карта района реки Енашимо (2-я половина XIX в.)

карта района реки Пит (2-я половина XIX в.)

Н.В.Латкин

Плавание по реке Питу

 

Латкин Н.В., русский писатель, золотопромышленник, географ фото ru.wikipedia.org

Было чудесное июльское утро, воздух был чист и прозрачен, не было ни дыму, ни чаду от лесных пожаров, свирепствовавших в тайге во второй половине июня и недавно погасших от проливных дождей последней недели. Безоблачное, голубое небо раскинулось огромным куполом над таежными горами и дремучими лесами, а яркое солнышко уже начинало давать себя чувствовать, и только лишь жужжание и пение насекомых, наполнявших воздух, нарушали тишину зеленого, соснового бора, по которому мы медленно подвигались вперед, так как таежная наша дорога все время шла в гору, бесконечно извиваясь своими частыми изгибами и поворотами. Я ехал на легких таежных дрогах, запряженных парой крепких лошадок, вещи же мои и прислуга еще рано утром отправились вперед на Питское зимовье, принадлежащее золотопромышленной К^o Л. Дорога, по которой мы ехали туда же, была узка, извилиста и колотлива, по милости множества пересекавших ее древесных корней и небольших рытвин и дождемоин.

Поднявшись на гору, мы очутились в густом лиственном лесу, состоявшем из березы, ольхи и осины с подлеском из жимолости, шиповника, таволги и молодого березняка и осинника. Прокатив порядочно по горе, мы спустились по пологому ее склону в болотистую, неширокую долину речки Кадры, левого притока р. Пита, по которой невдолге и доехали до последнего, предварительно пересекши широкий питский луг, протянувшийся от устья вышеупомянутой реки Кадры вверх по реке Питу на пять верст, до впадения в него справа значительной реки Понимбы. На нижней окраине этого обширного луга, близ берега р. Пита стояло Питское зимовье К^o Л.

Внешний вид Питского зимовья был неказист: низенькая казарма в три окна с небольшой горенкой, с нарами вокруг стен, с невысокой входной дверью и чугунной печкой по середке казармы. Рядом с казармой стоял небольшой амбар и затем конюшня с навесом и станком для подковки лошадей: вот и все строения, если не считать крытого хвоею загона из жердей для лошадей. Построено это зимовье было еще в начале сороковых годов К^o Демидовых, для жилья приказчика и рабочих, на время сенокоса, производившегося на арендованных у казны этой Ко питских лугах, и для жилья конюхов зимою, во время перевозки сена с лугов на Оллоноконский прииск этой же К^o зимою.

По продаже К^o Демидовых своего Оллоноконского прииска в 1859 г. К^o Л., зимовье это перешло во владение последней и служило тем же целям, что и К^o Демидовых. В наступившие дорогие годы 1859-60, 61 и 62 г. К^o Л., для потребностей своих К-ских приисков, стала покупать хлебные запасы, в особенности муку, в Енисейске и доставлять их оттуда по Питу на Питское зимовье летним сплавом на лодках. Доставленный на зимовье хлеб складывался здесь в амбар, тем более, что Питское зимовье составляет конечный пункт плавания на лодках по pеке Питу, так как выше впадения в него р. Понимбы, верстах в 5 от зимовья, начинаются известные Таврикульские пороги, перегораживающие всю реку в нескольких пунктах и совершенно непроходимые для грузовых лодок. Даже на тунгусских легких берестяных лодочках-ветках опасно пускаться через эти пороги, в особенности в меженное время навигации, когда фарватер реки мелеет и река, во всю ее ширину, разбивается в пороге на несколько мелководных и переполненных каменьями каналов.

С проведением новой на Питское зимовье колесной дороги, ныне многие стали проезжать этим путем из южной в северную систему, так как все прочие туда пути — верховые и неудобные. В особенности в дождливую погоду негде укрыться от непогоды, нет ни зимовьев или промежуточных приисков, а потому во весь двухсотверстный путь приходится ночевать в лесу, под елкой, на открытом воздухе, или возить с собой палатку. К тому же и самая дорога грязна, кочковата, болотиста и местами камениста; приходится не однажды переезжать вброд значительные речки, которые, во время дождей, становятся довольно глубокими, вследствие чего и самые броды бывают небезопасны. По вновь проложенной, но еще очень неустроенной дороге, возможно проехать в легком экипаже с Южных приисков до Питского зимовья, отсюда плыть в лодке по р. Питу, на протяжении 45-50 верст, до Усть-Брянского зимовья и оттуда снова ехать в экипаже по Старо-Нифантьевской приисковой дороге на Северные прииски. Разница в сравнении с верховыми дорогами будет невелика, всего на один день пути, но зато  путь этот  будет удобнее всех остальных, и нигде не придется ночевать под открытым небом. Питское зимовье стоит на возвышенном береговом яру реки Пита, на левом по течению ее берегу, тогда как правый ее берег обрамлен высокими покрытыми лесом горами.

В настоящее однако время, — самого низкого стояния речных вод, река отстоит от зимовья, по крайней мере, в 50 саженях, образуя покрытый гальками диорита, кварца, гранита и сланцев широкий песчаный берег, весной же, а иногда и осенью, после продолжительных дождей, река не только заливает весь этот берег, но подступает и к самому зимовью, разливаясь в ширину до l/4 версты. В особенности велик и силен бывает весенний разлив, при дружной весне, - тогда река разливается во всю ширину прибрежного луга и окружает зимовье со всех сторон, причем зимовщику не раз приходилось спасаться в течение нескольких дней на чердаке своего жилища.
В такие обильные водою весны по питским лугам и островам бывает большой урожай трав, но зато не мало же нахозяйничает на них Пит, натащит гальки и песку, кореньев и обломков дерев, а нередко навалит и целую груду деревьев и корней, понаделает водомоин и рытвин. Местоположение Питского зимовья чрезвычайно живописно, в особенности оно производит приятное впечатление своим простором на выехавшего к нему из лабиринта покрытых дремучею тайгою гор и узеньких таежных долин. Река Пит — самая большая река Енисейского горного округа; она протекает, насколько известно, около 300 верст в длину, разделяя обе золотоносные системы — северную и южную, и служит им административною границею.

Она берет начало из так называемого Питского хребта, лежащего в ее вершинах и возвышающегося от 2.500 до 4.000 фут над уровнем моря, и впадает с правой стороны в pеку Енисей, близ деревни Усть-Питской. В него впало с обеих сторон немало рек, речек и ключей; так, из южной системы вливаются в него три, довольно значительные, реки: Горбилок, Большая Пенченга и Сухой Пит, а из северной системы - реки Чиримба, Понимба, Вегуда, Брянка, Лендаха и Каменка.

Ширина реки Пита весьма различна; выше впадения в него реки Чиримбы он не шире 30 – 40 сажен, ниже Чиримбы река расширяется от 50 до 60 сажен, сжимаясь в Таврикульском пороге до 20 и 25 сажен и снова расширяясь вниз от реки Понимбы до 80 сажен, как например у Питского зимовья; от устья реки Лендахи ширина его достигает ста и 125 сажен и остается в такой ширине вплоть до своего устья. Пит может считаться судоходным от устья своего до устья Понимбы, но в меженную воду, судоходство это, по милости Косого порога, может производиться до зимовья только в небольших лодках, подымающих до ста пудов грузу, от впадения же в него речки Брянки Пит судоходен во все лето для более крупных судов. В прежнее время, да иногда еще и теперь, до устья реки Брянки, находящегося на пять верст выше впадения в Пит реки Лендахи, из Енисейска ежегодно плавали по Питу палубные и парусные суда, каюки и большие лодки с разными припасами и товарами, а в обратный путь сплавляли до Енисейска или до Усть-Питской деревни проезжающих из тайги, с приисков; ныне по Питу, с проведением более прямой и удобной для проезда на прииски Ново-Нифантьевской дороги, а также за сокращением золотопромышленных дел, судоходство это совершенно упало.

На Питское зимовье доставлялись из Енисейска хлебные запасы в неособенно большом количестве и только в редкие дорогие годы, так как большие лодки с грузом до 500 пудов не могут летом проходить через мелководный Косой порог; мелко сидящие же лодки, подымающие грузу до сотни пудов, проходят его свободно, но доставка такими небольшими грузами сильно удорожается. Вообще доставка хлебных грузов на Питское зимовье производилась енисейскими остяками. Надо видеть, с каким искусством и ловкостью эти остяки, а также и местные тунгусы управляют лодкою и с какой быстротой подвигают ее вверх по течению шестами: даже на такой быстрой реке, как Пит, они плывут вверх по реке по 4 версты в час.

Кроме сенных покосов, довольно значительных, как по берегам и островам Пита, так равно и по его главным притокам, отдаваемым казною в аренду частным лицам, река Пит обильна рыбою: как в нем, так и по впадающим в него речкам производится зимовщиками и тунгусами рыболовство, ловятся преимущественно хариусы, лини и таймени; последние достигают нередко до пуда и более весом.
Приехав на зимовье, я застал моих спутников за работой — кто приготовлял к отплытию лодки, кто расседлывал лошадей и сортировал нашу поклажу, кто готовил завтрак. Было уже около 9 часов утра, и, несмотря на такое раннее время, мы с удовольствием и примерным аппетитом закусили, в особенности после такой тряской и колотливой дороги, проезд по которой с прииска до Пита, несмотря на расстояние около 30 верст, занял целых четыре часа. После завтрака, экипаж мой потащили к стоявшим в ста саженях от зимовья лодкам. Там сняли с него колеса, уложив как их, так равно и кузов экипажа в одну из более значительного размера лодок, куда поместили и всю прочую нашу поклажу. Я со своим слугой и едущим по одному пути со мною приказчиком одного северного таежного золотопромышленника разместились в другой меньшего размера лодке с двумя работниками - гребцами и зимовщиком, служившим нам кормщиком и в то же время лоцманом.

На лодке с поклажей находилось два гребца и кормщик из приисковых рабочих, мало дело мараковавших в управлении лодкой. Наконец, разместившись по местам, мы отчалили от берега и пустились в наше плавание, быстро несясь, по несколько мутноватой от промывок на золотых приисках, расположенных на некоторых из притоков Пита, прозрачной его воде. Скоро мы достигли устья реки Кадры, шириною до 20 сажен, и завернули за находящийся в устье низенький, поросший тальником островок, чтобы осмотреть расставленные там морды - рыболовный снаряд, сплетенный из веток или прутьев вербы или тальника. В двух мордах мы нашли пару небольших хариусов, линя и небольшого, фунтов на пять, тайменя, которых и уложили в находившийся с нами походный котелок, для будущего обеда. Выйдя из устья Кадры на главное русло Пита, мы увидали, что наша большая лодка сидит на мели, протянувшейся почти во всю ширину реки от правого ее берега. Воды на этой отмели было около 3/4 аршина, тогда как главная струя реки или фарватер был под левым берегом, около которого мы плыли. Рабочие, управлявшие большой лодкой, почти совсем не знали реки, да и плыли без всякой осторожности, а потому и наскочили на отмель.

Мы вынуждены были к ним подъехать и помогли дружными усилиями сняться им с отмели. Лодки тронулись снова в путь; наша плыла впереди, а большая лодка, с поклажей, плыла сзади нас, держась нашего курса, чтобы снова не попасть на отмель или на камень. Так плыли мы без всяких приключений верст с десять до Косого порога. Берега реки имели довольно однообразный характер: высокие сланцевые горы сопровождали течение реки, лишь кое-где отступая несколько в сторону, образуя в таких местах неширокую, болотистую долину, поросшую кустарником или еловым и пихтовым лесом. Береговая эта долина падала в реку крутыми ярами и на крутых заворотах реки была сильно занесена беспорядочными массами плавучего леса, нанесенного сюда вешними высокими водами. На четвертой версте от Кадры мы обогнули довольно большой остров с хорошим покосом. Остров этот, длиною около версты, разделял реку на два протока, из которых правый был мелкий и не широкий, левый же составлял главное русло реки.

Ниже этого острова, до самого устья р. Вегуды, нет уже более удобных для сенокоса лугов, так как берега реки обрывисты и горы сжимают реку с обеих сторон, оставляя только неширокую окраину берега. Не доезжая версты до Косого порога, с обеих сторон реки, в особенности с правого ее берега, показались огромные валуны известкового сланца, береговые же горы, состоящие из этой же горной породы, стали теснить с обеих сторон реку, круто, а местами даже отвесно падая в нее скалами. Пит, делая в пороге крутой поворот вправо, казался издали как бы запертым со всех сторон горами и как бы уходил под отвесно нависшие над ним известковые белые утесы. Вскоре такие же огромные бело-серые валуны стали всюду вырастать из русла реки и послышался шум бушующего вдали порога.

Поверхность реки, до того совершенно гладкая, сделалась волнистой, и короткие, прыгающие во всех направлениях волны покрыли поверхность реки во всю ее ширину. Шум и рев порога быстро приближалися к нам навстречу, и лодки, подкидываемые во все стороны неправильным волнением, летели с быстротою 20 верст в час. Наш зимовщик-лоцман, стоя с багром в руке на носу лодки, зорко наблюдал за ее ходом, покрикивая на двух гребцов и на рулевого, которым был ехавший со мною приказчик, умевший управляться с рулем, а также и на плывших вслед за нами в другой лодке рабочих. Гребцы сильно наваливали на весла и работали, что говорится, в поте лица, а рулевой отчаянно загребал своим правильным веслом то справа, то слева. Огромные серые камни всюду выглядывали из воды, заливаемые пенящимися волнами, которые, в свою очередь, ударяясь в лодку, обдавали нас брызгами. Ширина реки заметно уменьшилась и в самом пороге, судя на глаз, едва достигала 25 сажен.

– Ребятушки, навались, навались! – громко кричал зимовщик. – А ты, рулевой, смотри, держи все влево! Эй вы там, удалые! – окрикивал он во всю мочь своего голоса плывших на задней лодке, – не зевай, вали за нами прямо, греби шибче, сейчас плита будет.
И точно, дело было самое критическое. Длинный низменный каменный мыс справа, рассыпавшийся множеством огромных валунов, почти наискось перерезывал реку, оставляя узкий проход у левого берега, в свою очередь упиравшегося в реку огромными плитами серо-беловатого известкового сланца, а в самой середине реки, у самого фарватера, торчала полузаливаемая набегавшими волнами длинная известковая плита, оставлявшая узенький, не более 3-х, 4-х сажен проход между собою и левым береговым утесом. Высокие волны, напиравшие на эту каменную гряду всей силой течения реки у левого берега, образовали обратное течение и водовороты, крутившиеся зловещими воронками.

Плохо было бы нам, если бы мы не попали в узкий проход, ворота порога, а налетели бы на коварно выглядывающую из набегавших на нее волн плиту. Образовавшийся у каменьев в пороге бурун, бросавший нашу лодку как щепку из стороны в сторону, захлестывал ее своими пенистыми валами. Еще одно мгновение - и лодка наша, черпнув изрядно носом воды, снова выпрямилась и юркнула в узкий проход и, быстро завернув вправо, в один миг миновала порог, который ревел и грохотал уже за нами. Также счастливо проскользнула за нами и вторая, большая, наша лодка. Еще несколько минут быстро неслись мы по расширявшемуся тут ложу реки, мимо высоких, отвесно падающих в реку серых скал левого ее берега, и затем выплыли на более спокойную воду, благополучно одолев единственное и несколько опасное препятствие в нашем плавании.

– Молись Богу, ребята, славно проплыли порог! Не хуже заправских остяков, - весело говорил зимовщик гребцам. – Ну, теперь и трубочки закурить можно, отдыхайте, теперь нас Пит сам понесет до шивера.
Рабочие перекрестились, положили весла в лодку, отерли струившийся с их лиц пот и принялись набивать махоркой свои коротенькие трубочки-носогрейки.
– Теперь плыви хоть без весел, до самого Тихого плеса, а там опять придется дюже грести, - стоит в нем вода словно в озере и не видно, как река течет. Отдыхайте, отдыхайте, родимые, – одобрительно говорил зимовщик гребцам, усаживаясь поудобнее на носу лодки.
– В Тихом-то плесе опять придется порадеть хозяину, чтоб засветло на Брянку приплыть да выспаться хорошенько, – продолжал зимовщик.
– Ну, а как же вы обратно-то через порог пойдете, с лодками? – спросил я нашего лоцмана.
– Делать нечего, придется помаяться, – отвечал он. – Лодку-то придется тащить бичевой всем народом, да на одной-то бичеве не утащишь, придется тащить двумя: больно уж он сердит, в межень-то бывает, того и гляди бичеву порвет, – отвечал зимовщик. – Да нам-то еще с полгоря, лодка почитай пойдет пустая, а вот когда к нам хлеб-то на зимовье доставляли, так мыкали горе лодочники. За весь-то день-деньской едва-едва осиливали порог, так с зари до зари и маялись. Много горя принимали лодочники в этом Косом пороге! Настоящий он Косой порог. В вешнее половодье куда его легче проходить: почитай, всюду дороги, да и не заметно его, так только волненье небольшое, а каменьев-то и знать-незнать, плыви где хочешь.
– Как же в межень-то плавали большие лодки с хлебом, паузились, поди? – спросил я.
– Где тут в межень большой лодке пройти? На Брянке лодку разгружали, перегружали муку в мелкие посудины пудов по сту, по полтораста, да в этаких и доставляли, да и то от Брянки до зимовья трое суток шли, а ведь и сорока пяти верст нет. А все он, Косой, виноват: чтоб ему пусто было!
– Ну, это Косой, а ты вот на Таврикульском попробуй, заметил один из гребцов. – Таврикульский! огрызнулся зимовщик. Да ты видал ли его когды? Знать, не видал, что спрашиваешь. На Таврикульский-то и сам водяной упарится подыматься. Его, брат, ни в какой посудине не одолеешь. Уж на что тунгусы или беглые с приисков, да и те пешком его обходят.
И действительно, существующий на р. Питу другой значительно более опасный, нежели Косой порог, - порог Таврикульский, расположенный между устьями впадающих в р. Пит речек Аяхты и Таврикуля, почитается почти непроходимым порогом.

Он начинается еще несколько выше устья р. Аяхты и тянется почти что более пяти верст за р. Таврикуль, при устье которой гранитные скалы имеют самые причудливые формы и очертания. Там, на вершине горы, стоящей на левой стороне устья Таврикуля, одна из скал имеет совершенно правильную форму стола об одной средней ножке. Другая скала имеет вид остроконечной пирамиды, на вершине которой покоится огромный гранитный валун, грозящий ежеминутно свалиться в долину. Правая при устье Таврикуля гора, совершенно засыпавшая его узкую долину огромными каменьями и валунами, представляется каким-то разрушенным древним замком, а самое русло реки Пита, сжатого здесь горами, унизано громадными гранитными глыбами темно-серого цвета, между которыми узкими струями с ревом и пеною стремится клокочущая река. Течение в Таврикульском пороге неправильное; он, можно сказать, вовсе не имеет фарватера, вода быстро стремится извилистыми каналами между огромных глыб гранита на протяжении более пяти верст. Еще в большую воду, весною, можно рискнуть проплыть порог на небольшой лодке с опытными пловцами, как например местные тунгусы, да и то надо иметь зоркий глаз и немалую сметку, чтобы не наскочить невзначай на какой-нибудь подводный камень. Натуралист, доктор Маак, бывший в пятидесятых годах в северной тайге, вздумал спуститься Таврикульским порогом, в августе, после сильных дождей, когда в реке было многоводье, - едва не погиб со всеми людьми и только каким-то чудом спасся от гибели, но его лодка со всеми его вещами и коллекциями пропала, разбившись вдребезги о камни.

Через час времени, как мы выплыли из Косого порога, мы достигли устья реки Вегуды, значительного правого притока р. Пита, имевшего при устье до 25 сажен ширины. Здесь мы пристали к берегу, чтоб сварить нашу уху и напиться чаю, а с тем вместе дать пообедать и нашим людям, тем более, что уже было около двух часов дня.
Пока разводили огонь и варили уху, я бродил по покрытому мелкою галькою питскому берегу, чтобы размяться от не весьма удобного сиденья в лодке, но прогулка эта продолжалась недолго, ибо целые тучи назойливых мошек и больших желтоватых комаров решительно не давали покою, и я вынужден был вернуться к нашему костру, чтобы в дыму его укрыться от нападения несносных насекомых. Поевши с грехом пополам ухи, в которой вместо перцу плавало множество попавших в нее мошек, мы живо собрались, уселись в лодки и поплыли далее, не желая быть заживо съеденными нашими крылатыми врагами и только, когда очутились на средине реки, они несколько оставили нас в покое. Ниже Вегуды, по правому берегу Пита, возвышается круто падающая в него стена красноватого известкового сланца, а через реку протянулась небольшая гряда каменьев, впрочем, не опасная для плавания и заметная лишь по более усиленному течению воды, с небольшим шумом и волнешем переливающейся чрез камни, между грядами которых имеются широкие и глубокие проходы. Это так называемый Вегудский шивер. От впадения речки Кондышимо, устья которой не видно из-за протянувшегося у левого берега Пита длинного, поросшего травою и тальником невысокого острова, начинается так называемое Тихое плесо, простирающееся более шести верст в длину. Здесь русло Пита расширяется более четверти версты в ширину, и река имеет такое тихое течение, что кажется, как будто она совсем не течет, а стоит без движения, как в озере.

– Ну, вот и Тихое плесо начинается, сказал зимовщик, приналягте, ребятушки, на весла, да гребите дружнее, порадейте хозяину.
Ребятушки приналегли на весла, и досталось же им не мало поработать руками, так как лодка еле-еле двигалась в этой ленивой воде. Целых два часа перегребали мы это скучное, длинное, широкое плесо, пока река снова не сжалась подступившими к ней с обеих сторон горами. Кончилось это плесо небольшим шивером,  в котором, однакоже, не мало торчало из воды каменьев, образовывавших порядочный прибой и неправильное волнение, но не мешавших нашему плаванию, так как между грядами скал имелся широкий и удобный проход. Ниже шивера, имени которого я не мог узнать, течение реки делалось снова покойным и более медленным. Часа через два плавания от этого шивера, показалось, наконец, на высоком пригорке правой береговой возвышенности деревянное строение, одноэтажный, значительных размеров, дом с мезонином, а пониже его, у берега реки, амбары, кузница и другие строения. На левом берегу реки виднелись одноэтажные, довольно большие казармы - это и было так называемое Усть-Брянское зимовье, цель нашего питского плавания.

У обоих берегов Пита стояло также несколько больших и малых лодок и два небольших палубных каюка. Все это вместе взятое представляло довольно оживленную картину посреди совершенно дикой, пустынной, хотя и не лишенной красоты, местности. Вскоре мы пристали к правому берегу реки, против самого зимовья, миновав устье небольшой, шумливой речки Брянки. Встреченные на берегу обитателями зимовья, мы пошли по извилистой горной дорожке к высившемуся с  мезонином строению, которое было станционным домом для приезжающих. В мезонине его жил зимовщик со своим семейством,  а нижний этаж, состоящий из 4-х светлых, довольно уютных   комнат был предназначен для проезжающих. Меблировка этих комнат напоминала городскую, и   вообще зимовье это было несравненно лучше и комфортабельнее, чем наши южно-системские зимовья.

Все показывало тароватость северных золотопромышленников и любовь их к удобствам. По приходе на зимовье, нас поместили в лучших его комнатах, куда занесли и наш багаж и вслед затем подали чай со свежими булками и московскими сухарями. Сервировка чая, посуда, столовое белье и затем поданный ужин, состоящий из трех блюд: ухи, жареной рыбы и гречневой каши со сливочным маслом и превкусным молоком, - все   свидетельствовало, что здешние зимовщики совсем другого пошиба   люди, чем наши южно-системские, и что они приучены к другим, лучшим порядкам и требованиям, что, впрочем, вскоре подтвердилось в лице явившегося ко мне самого зимовщика, одетого не в какую-нибудь убогую сермягу, а совершенно  по-городски, как будто бы это был не зимовщик, а какой-нибудь значительного таежного ранга приисковый служащей. И действительно, здешние зимовщики, проживающие по обоим почтовым   таежным  трактам, в большинстве случаев другого склада люди, нежели южные их собратья. Они и развитее, и оборотистее, и состоятельнее, занимаются доставкой и перевозкой кладей на прииски, торгуют сеном, которого ставят за лето значительное количество, держат почтовых лошадей, возят таежную почту и проезжающих и имеют лодки, занимаются рыболовством, поторговывают пушниной, водочкой и всяким товарцем, а при случае «золотою крупкой». Словом, ничем не брезгают и, как говорится, молотят рожь на обухе. Поэтому у такого зимовщика и хозяйство устроено хорошо, есть достаточно коров, птицы домашней, хороший огород, есть даже таежные экипажи, вьючные и верховые седла и десятка полтора, а не то и два лошадей.

Между здешними зимовщиками были такие оборотистые люди, которые сколачивали преизрядные капитальцы и сделались впоследствии золотопромышленниками и, нажив хорошие деньги, вышли в люди. «Не всем такой фарт, как питскому зимовщику В., бывшему зотовскому конюху, говорил мне усть-брянский зимовщик, ну, да ведь и наш брат не обижен Создателем, и кабы не карты проклятые, да не Енисейск, то жить можно было бы припеваючи».
– А все, поди, в старые годы лучше было, когда богатые Ко в тайге водились, да золото мыли сотнями пудов в лето?- спросил я.
– Оно конечно, тогда компанионы с их комиссионерами денег не считали, зря на ветер бросали, а теперь стали куда прижимистей, да и комиссионеров не держат, а так, простеньких управляющих из бывших служащих, да нарядчиков, а все и теперя старательному, обиходному человеку жить можно, да пожалуй еще и лучше прежнего. Прежде-то денег точно много обирали, ну да они и шли тоже зря, на ветер; а теперь деньга-то туже дается, ну и бережется лучше.

Наш усть-брянский хозяин хотя и не был еще Крезом, но уже стоял на дороге к процветанию, так как Усть-Брянка, конечная питская пристань постоянного питского судоходства, и лежит хотя на упраздненном в последнее время почтовом тракте, но все же не совсем заброшенном; тем более, что тракт этот от Усть-Брянки находится в лучшем состоянии, чем Ново-Нифантьевская нынешняя приисковая дорога. Хозяин наш был настолько гостеприимен, что за ужином предложил даже как угощение водку с закусками и енисейского изделия «мадеру» и «херес» с заманчивыми этикетками на бутылках. Словом, мы как будто бы были не на таежном зимовье, а на порядочно устроенном золотом прииске.
– Хорошо вы тут на Брянке живете! – сказал я зимовщику. Точно не зимовье, а прииск какой богатый! Вы бы по Брянке-то шурфишек пару выбили, быть может, золото оказалось бы доброе?
– Да уж и били, и не один, да все что-то плохие знаки получались. Нет, вот на Камеро надо переехать, там, сказывают, на С-вском прииске золотишко доброе водится. Попросить надо будет М. К., не отдаст ли его в аренду или на золотники. Похлопочите за меня, Н. В., у М.К.: он ваш сродственник, может, и отдаст!
Но я отговорил своего хозяина от этой пустой затеи насчет прииска по Камеро, так как там по разведке у М.К. никакого «доброго золотишка» не оказалось.
Тотчас после ужина в комнату ко мне внесли целую груду подушек и перину и превратили нашу горницу-салон в спальню, со всеми возможными в тайге удобствами. Я с вечера распорядился привести в порядок мой экипаж и, назначив свой отъезд с зимовья в семь часов утра, немедленно улегся спать, утомленный питским путешествием и вдоволь настрадавшись от назойливости докучливых комаров и кровожадных мошек. Несмотря на утомление, я заснул, как убитый, под чуть слышный шум, доносившийся до меня, быстро текущей, порожистой Брянки, — раздававшийся где-то там, под горой, на которой стояло так гостеприимно приютившее меня зимовье

(Н.В. Латкин, На сибирских золотых приисках: из таеженых воспоминаний, Санкт-Петербург, 1898).

Исходный текст для удобства чтения был разбит на абзацы (АК)