А.В. Балакшин

Память

9. Снайперы в обороне Мертищево

1. От Волоколамска [первый бой]
2. Наступление
3. В разведке
4. Санитары
5. В крепости
6. Фронт в огне
7. У Брянского леса
8. Поляк
9. Снайперы в обороне Мертищево
10. Связка немецкой разведки
11. Роща
12. Высота смерти
13. Противотанковый ров
14. Ранение

 

Весна 1943 года, когда появилась зеленая травка, не принесла нам большой радости. Так же как и зимой были убитые, раненые, а ненасытная, ненавистная смерть по-прежнему подстерегала нас на каждом шагу. Но все-таки, это была не зима и противный холод. Мы чувствовали себя развязней, свободней.

Встретив хорошо укрепленную оборону противника, не преодолев ее, мы вынуждены были встать в оборону. Это было у пепелища деревни Мертищево в Смоленской области. Со второго эшелона, с пополнением, полученным после ожесточенных боев, мы заняли участок, заменив какой-то батальон нашей 135-ой отдельной стрелковой бригады.

Свежая, узкая траншейка до мерзлоты, 30-40 см глубиной, напоминала канавку. В склонах сочилась вода, в низинах стояли лужи размешанной красной глины, ни встать, ни сесть, ни лечь. Пользуясь этим, противник всеми средствами вооружений, день и ночь, вел постоянный обстрел нашей обороны. Ежедневно были убитые и раненые. Ночами, в основном пехотными лопатками, мы упорно углубляли траншею, выбрасывая оттаявшую за день землю. Когда, как, где спали? И спали ли вообще, пока не углубили траншею, не помню. Да и какой сон на передовой? В лучшем случае сидя, где-то прислонившись к стенке ячейки, не заснуть, а на какое-то мгновение только забыться.
Если не рыть траншею, то надо вести ответный огонь по противнику.
Это приказ! – необходимость фронтовой жизни. "Разведка не дремлет! Надо быть бдительным!". Бывали случаи, когда навалившиеся на бруствер, особенно молодячки засыпали. Что бы избежать этого ночью, был издан приказ; выстреливать из винтовки 120 зарядов, из пулемета – 250. Несведущий скажет: "Пустяк!". Нет! Это не просто. И братва, что бы не болели плечи, большую часть зарядов стали выбрасывать за бруствер, но были уличены. Следует дополнительный приказ: "Все выстрелянные гильзы сдавать командирам отделений!". Хватились мы собирать гильзы, но часть их тоже была выкинута за бруствер, а часть втоптана в красную глину, попробуй, выколупай и очисти!

Прошло не менее семи дней, что бы закончить траншею. После этого был начат котлован под землянку.
Кличка "Снайпер", данная в Мальте, под Иркутском, за отличную стрельбу, сохранилась за мною до обороны Мертищево. Она переходила от старых друзей к новым, от пополнения к пополнению и к командному составу. Не раз оправдывался, что я не снайпер, не помогло. А на кличку отзывался, не хуже, чем на родное имя. И, тем более, что знакомых оставалось мало, по именам знали не многих, а на "Эй, ты!" или "Товарищ боец!", что бы узнать, к кому это относится, крутилось и так все отделение.

Теперь чай, хлеб и другое стали получать за рощей, на кухне. Как это хорошо. А то за несколько месяцев боев и наступления, припоминаю единственный случай: задержали нас немцы в березнячке, насобирали мы гнилушек и спокойно сварили чай, пока нас никто не видел. И то, только приготовились поесть, а фрицы заметили дымок наш и давай из минометов нащупывать. Мины рвались вплотную, благо из "лягушек", как мы называли 50-ти мм минометы, осколки их могли лететь только вверх по готовым лункам из глубокого снега с настом. Чай мы прихватили, а огонек вынуждены были оставить и покушать вдали от него. Однако и такая обстановка считалась видимо благоприятной, для того, что бы покушать.
Как только батальон получил 10 снайперских винтовок, командир роты, видимо объяснив, что у него есть снайпер, сразу получил одну из них для меня. Хорошей души командир, в звании старшего лейтенанта, жив ли? Жаль, не помню фамилии, имя.

Проявился он с винтовкой в руке в нашем расположении, может, увидел и узнал меня, и громко выкрикнул: "Где тут у вас снайпер?!". Вывернулся я из ячейки чуть ли не лицом к лицу и, козырнув, так же громко ответил: "Я, товарищ старший лейтенант!", и на последнем слове чуть не запнулся, какой же я снайпер? а командир, торжественно вручая мне новенькую снайперскую винтовку, сказал: "Вот тебе, снайпер, подарок! Держи! Бей фашистов беспощадно, рассчитайся за наших товарищей!". Мне было ясно; убит молодой пулеметчик, в только что прорезанную амбразуру, еще не достроенного, не покрытого ДЗОТа, убит рядовой при переходе в рощу, и все одиночными – значит, стреляли снайперы. Я поблагодарил за доверие и пообещал оправдать звание.

Мы пошли и нашли на котловане для землянки командира взвода, лейтенанта Бобкова Алексея Ивановича, которому ротный приказал создать для меня условия свободной охоты за фашистами, вместо 2 р. 50 коп, выплачивать как снайперу 5 рублей в месяц, зарплаты или пособий, не помню. Какие деньги? Мы, кажется, ни какие не получали, да и зачем они здесь? Наше дело бить врагов! А на мое смущенное объяснение, что я не снайпер, а кличку получил за отличную стрельбу, ротный, улыбаясь, похлопав меня по плечу, сказал: "Радоваться надо, что за кличку и вне очереди ты получил такое оружие. Стреляешь отлично, а звание получишь! Организуются курсы снайперов. По ротам подбираются лучшие стрелки из настоящих таежных охотников".

Он попросил лейтенанта подобрать на курсы еще одного из стрелков-охотников. Я был рад как ребенок, получивший новую игрушку. Лейтенант Бобков, как и ротный, был исключительно добрым, смелым человеком. Как-то в кругу взвода он сказал: "Если вернусь живым, снова пойду колхозным бригадиром". По этому за глаза некоторые называли его просто бригадиром.
После того, как я получил снайперскую винтовку, мы стали находиться и питаться вместе с ним и его адъютантом Люлько Николаем Харитоновичем, тоже молодым, энергичным, смелым товарищем из села Заярска, Братского района Иркутской области. Просил он меня, как и большинство наших друзей друг друга: если буду жив и поеду раньше на родину, проезжая Заярск, навестить его семью, рассказать о нашей службе. (Из газеты узнал – Коля погиб).

Просьбу его я выполнил, но встреча оказалась неприятной; жена ушла – изменила, ее я не видел, да и не хотел видеть. Отец (или дед) мне показался очень старым и истощенным. Был голод. Председатель колхоза, тоже инвалид без ноги, с трудом нашел нам булку "хлеба", из овсюга. Это было какое-то лохматое творение, есть которое, мы не смогли. А были мы с Зарукиным И.И. из деревни Гаженка, Катангского района Иркутской области.

Нейтральная зона была широкой и не доступной для поражения целей. Но на ней, ближе к нашей траншее, была сожженная деревушка Мертищево. Немцы заняли ее как боевое охранение. А затем, во всю длину, в километр, вырыли в полный рост траншею. Они разобрали все трубы и печи, а из этого кирпича в стрелковых ячейках выложили бойницы и тем самым превратили пепелище деревушки в укрепрайон. Засечь фашистов под маскировкой, через которую их снайперы убивают наших товарищей, было очень трудно. А желание оправдать доверие командира роты за снайперскую винтовку, мне не давало покоя. Поэтому на завтра же решился податься на нейтралку.
Местом засады выбрал правый фланг Мертищево. Минных полей еще не было, а днем с фланга немцы нас ожидать не должны. Командир взвода мой план одобрил.

Ночь, под утро. Погода тихая. Фашисты, как всегда освещаются ракетами. Теперь братва относятся ко мне тем более с уважением. Договорились обратно пропустить в сумерках. Я долго ползу – очень долго. Проползти по-пластунски 300-400 метров с винтовкой в руке, это куда тяжелее, чем пройти десяток километров. От росы одежда, что судомойка. Светало, когда я выполз на маленькую возвышенность. Выбрав пласт более густой и высокой вётоши6, забрался в нее и остановился. Где-то строчат автоматы, как свойственно немцам, по 3-5 выстрелов с перерывами – "Предупреждаем, не спим!", а в Мертищево тихо.

Пока, не торопясь, покурил в рукав, рассвело. Снял колпачки, протер оптику. Протянув винтовку вперед, плавно повел по обороне врага, но мешает ветошь – в оптику она в 4,5 раза толще – натуральные прутья. Приклонив траву, на сколько хватала винтовка, снова взялся за наблюдение. Тщательно просмотрев передовую, повел ствол на Мертищево. В оптику кое-где попадал мелкий еловый сухостой. А вот в ложбине между мною и бывшей деревушкой, деревца погуще. В этом лесочке мое внимание привлекли два холмика красной глины. Откуда она среди вётоши? Я стал очень внимательно всматриваться. Огневые точки? Или ДЗОТы? Но их в лощине из траншеи не видно. Землянки для боевого охранения? Но почему они так далеко от него? Долго наблюдал, но никого нет. Теплый ветерок, освежив меня, зашумел сзади, я оглянулся, никого нет, тихо пошевеливается ветошь. Не успел успокоиться, шум повторился сильнее. Оглянулся, из сумки выдернул все три гранаты, расправил шплинты. Чуть приподнялся, никого не видно. Усиливался ветерок, а с ним и шум вётоши. Она шумела и шевелилась справа, слева, сзади, а я хватался за гранаты и ложил их снова. Вытянул, приготовил немецкий штык-кинжал, но на душе было не спокойно. Как легко, под этот шумок, да одному, попасть в лапы фашистам! Живым не дамся, подумал я. В близком спешном бою снайперская не годится, пока ловишь в оптику, будет поздно, лучше граната или кинжал.

Вспомнилась наша разведка из 12 человек, только на днях попавшая в окружение под Мертищево. В ней участвовал близкий земляк из роты автоматчиков, приданный в разведку в группу прикрытия. Мясников Мифодий Егорович. Он рассказывал, как темной ночью, заняв круговую оборону, они строчили не разбирая куда, в кого. Несколько человек было убито и ранено. Может быть даже своими. Не помню, все ли пострадавшие были вынесены? Жутковато!
Пропади эта нейтралка! Кому хотелось стать языком? Нет, лучше погибнуть в схватке, чем попасть в плен, лежа при наблюдениях.

В траншею я вернулся раньше назначенного времени. На вопросы первых товарищей, рассказал, как было, а потом только отмахивался. Не рассказывать же всем, что боялся, трухнул.
Больше всех из пополнения досаждал маленький, но шустрый Ваня, по прозвищу "Комсомолец". Рассказывая о себе, он часто повторял это слово. Надеясь как на опытного фронтовика, или как теперь получившего снайперскую, он упорно агитировал меня в лазутчики. С тем, что бы приволочь языка и за это получить 10-ти дневный отпуск на родину, умалчивая о награде. Но я то уже знал, чем это грозит. Побывать пришлось и в разведке, по этому отказывался. Но отпуск Ваня получил через день-два и может быть надолго. К сожалению не домой, а в госпиталь.

На землянку мы переносили завалившийся ДЗОТ 1941 года. Метров 100 вдоль и метров 50 от траншеи. Носить бревна по траншее было очень не удобно. Поэтому под покровом ночи мы носили их напрямую. Не успели дойти до ДЗОТа, как нас заметили немцы и из пулемета открыли огонь. Очередь трассирующих пуль шла нам навстречу на низкой высоте, залегать нельзя, но Ваня не выдержал и, падая, подсунул себя под огонь, пуля пробила холку около задней части и хорошо, если не задела кость. Я схватил его как ребенка и бегом к траншее, а там взял его на плечо и отнес до котлована. Мы оба были в крови, там товарищи сделали ему перевязку, отнесли за рощу, а дальше увезли на телеге. Так, как обычно неожиданно для каждого, отвоевался и Ваня-комсомолец, скорее мальчуган, чем солдат.

А на завтра еще правее, на нейтралке, старший минер, опытный специалист, как говорили ребята, добрейший товарищ, подорвался на своей мине. Заделал, замаскировал противотанковую, по-пластунски стал разворачиваться и, задел взрыватель ногою. Его друзья собрали куски разнесенного тела в рогожный куль, перенесли к нашей землянке, а затем увезли в тыл для захоронения.
Как-то после этого прибегает связной батальона, вспотел, задыхался, нашел меня, говорит: "Срочно комбат вызывает!". Рассказал на ходу: "На нейтралке фриц-лазутчик на минное поле забрался, может, мины снимает, проходы для наступления делает. Каска на солнце блестит, вот и заметили, сам видел".

Еще издали заметил, с каким нетерпением смотрят в мою сторону, ждут меня, что бы решить судьбу фрица. Ребята, их тут с полвзвода, жмутся к стенке траншеи, давая пошире дорогу около вызванного сюда комбата, как будто шел не снайпер, а какой-то генерал. Еще не успел подойти, а командир уже потеснил братву, что бы дать подле себя место. Какой почет! Пришлось козырнуть. Враз, с рукой капитана, на бруствер потянулось десяток рук: "Там! – шепчут солдаты, – вон, вон там!". Смотрю в оптику туда, куда показывают все. На половину в траве поблескивает на солнце каска. Ищу по сторонам, нет никакого фашиста.
– Одна каска, – сказал я.
– Как одна, – зашумели бойцы, – а где же фриц?
– Спугнули, удрал! – мог пошутить я, но рядом серьезный комбат, подаю снайперскую винтовку ему. С непривычки, смотря в оптику, он долго водит стволом, ищет. И, наконец, ствол замер. Все сосредоточено следят, может, он найдет? Все-таки капитан!
– Да! Одна каска, – говорит он.
– Вот это номер, – говорит кто-то, – откуда она там?
– Э, братцы! Да это каска минера, отброшенная сюда взрывом, – догадался кто-то. Друзья погрустнели. Расходятся с неохотой. Как хотелось каждому, что бы на их глазах я продырявил голову фашиста, а если бы ранил, взять в качестве языка. Один из них просит; "Дай снайперскую, хоть по каске шарахну!"
– Нет, – отвечаю я, – если бы немецкая, а то нашего погибшего товарища. И он сразу отступился.
– Правильно! – одобряют остальные, жаль, сам себя подорвал.

Еще был случай. Как-то на кухню шли два рядовых, а за ними два сержанта. Подобрали солдаты небольшой, красивый, никелированный цилиндрик с едва заметным соединением. Пока крутили, вертели, подошли сержанты и взяли цилиндр. Но как только солдаты отошли, раздался взрыв, и оба сержанта погибли. Кто мог подбросить эту хитрую мину, так и осталось неизвестным.
Курсы снайперов проводились дней шесть без отрыва от передовой, по три часа в сутки, за нашей рощей. Руководил курсами незнакомый cepжaнт-снайпер.

Стрельбище. Все в сборе. Ребята молодые, среди курсантов три якута. Вся наша четверка с Севера, считаемся сибиряками-земляками и охотниками. Команда; "Приготовсь!". И мы в строю. "Ложись!", Мы падаем в ряд. Стреляли лежа с локтя, дистанция 400 метров. Мишень – полтуловища, по пять выстрелов каждому. Если есть попадание, то солдат, высовывающий из траншейки мишень, делает отмашку флажком. Стрельба началась, но время тянется медленно. Бойцы уже сидят, ждут вызова, разговаривают, дают оценку стрелкам. Один из них перебирает красивые обоймы. Вынув патрон, он несколько раз замеряет пулю со ствола, более половины в ствол она не идет. Отвлеченный стрельбой, он механически опустил винтовку на землю со вставленной в ствол пулей в патроне. Но вдруг ему подается команда; "Огонь!", он падает на живот, показывается цель, медлить нельзя, слышится ненормальный глухой выстрел. Все оглядываются на него, в том числе и командир. На стволе появилась большая шишка.
– Встать! – командует сержант и забирает винтовку. Изменившийся в лице, расстроенный солдат отходит в сторону. Как жаль парня. Винтовку не заменишь, не отдашь свою, их всего десять на батальон. Кто виноват? Необстрелянная молодость, да и я, лежал почти рядом, не заметил. Надо было выстрелить в цель из этой, с раздутым стволом, винтовки.

Левый фланг деревни Мертищево.
В засаде мы с одним из якутов, парень красивый, стройный, симпатичный, молодой, но серьезный, внимательный. На фронте, да и везде, такие заслуживают особого доверия. Это прирожденные охотники.
По рассказам охраняющих участок, здесь происходит смена в боевом охранении немцев в Мертищево. А так как хода сообщения-траншеи нет, они под покровом утренней темноты и тумана, из обороны сюда и обратно, метров 300 до кустарника, переходят по открытому лугу. Для засады чуть на подъеме в рощу, мы нашли толстое оторцованное метров пяти бревно, по концам которого устроили лежки и замаскировались еловыми ветками, С рассветом навалился плотный туман и держался очень долго, А когда рассеялся, яркое теплое солнце было уже высоко. Смена, конечно, окончена, и ждать теперь некого. Мы подползли на середину бревна и, навалившись на него головами, закурили. Но короткая пулеметная очередь, как плетью хлестнула по нашему бревну, а мы разом оказались на лежанках. В 300 метрах от нас, на совершенно открытой местности, прижатый влажным утренним воздухом, лежал растекающийся пласт дыма. Он разошелся, но не осталось ни малейших признаков огневой точки. Мы долго внимательно просматривали, но безрезультатно.

После мы пришли к единому заключению: что здесь окоп, вырытая земля куда-то перенесена, крышей служит досчатая западня, покрытая дерном с травкой. А наблюдения ведутся перископом: чуть приоткрыл, выстрелил и снова закрыл. Как выяснили после, прицел по нам был абсолютно точным: густая цепочка пуль легла по центру бревна. Она могла быть для нас роковой. Но враг не учел толщину бревна, пули не прошли на вылет. Только сейчас, когда пишу эти воспоминания, думаю, почему в течении месяца наша разведка за языком в деревню Мертищево, в боевое охранение, терпела неудачи и каждый раз попадала в окружение? Для этого подле выгодного для подхода места, рядом, на высотке стоило устроить две-три такие хитрые огневые точки. Через землю лучше слышно. Пропустив разведку можно обстрелять с тыла. Закрыв западню, можно не бояться ответного огня. Разведку, выносящую раненых, могли сопровождать до самой траншеи. Теперь я уверен, что так оно и было.

А командовал тогда разведкой возможно тот геройский старший сержант, командир взвода разведки, награжденный Красной Звездой, при наступлении с которым, мы с Мясниковым М.Е. сожгли на избе трех фашистов. Был разговор, что за неудачу и большие потери в разведке, ему обещают штрафную. А за что? Может только за то, что он не знал о таких тайных гнездах? А знать о них следовало бы всем. Холмики глины на правом фланге, что обнаружил при вылазке на нейтралку, я решил просмотреть с большой ветвистой ели, что около нашей землянки. Из траншеи в низине их не видно.

До рассвета, забравшись как можно выше, стал ждать утра. С рассветом редел туман, он как изодранные, низкие облака плохой погоды, с просветами, быстро перемещался вправо от Мертищево. Первой в просвет у левой землянки в оптику попала курица, но ее сразу затянуло туманом. Курица натуральная, живая, выходившая из-за землянки. И это в боевом охранении! Откуда, как она здесь оказалась? Вот, шакалы! Едва ли русский солдат додумался бы того, что бы занести курицу на передовую, не только в боевое охранение, будь это даже в Германии. Я повел винтовку чуть правее, поискать второй холмик-землянку, но сквозь редеющий туман заметил фашиста. По колено в траншейке, он не торопясь, углублял ее, выкидывая землю, что бы соединить их ходом сообщения. Разом он был на прицеле, но мешал проходящий туман. Затем фриц как специально остановился, выпрямился и оперся на лопату, но отдохнуть не успел. Чистый просвет, перекрестье оптики против груди сбоку, выстрел, и "птицевод" как подкошенный повалился на кромку траншеи. Я взглянул на Мертищево и сквозь редеющий туман увидел траншею, медлить было нельзя, на отдельной ели я был хорошей мишенью.

К вечеру, когда в землянку вернулись куда-то отлучавшийся командир взвода, мы с курсов, а смена из обороны, я рассказал об убитом из снайперской винтовки фашисте. Выслушав меня, лейтенант похвалил и поздравил меня с успехом. Особенно было приятным то, что не напрасно носил кличку, а теперь становлюсь настоящим снайпером. Теперь от друзей не было отбоя, каждый хотел знать все: как стоял, как падал, куда упал, не уполз ли в землянку, кричал ли о помощи и прочее. Не успел я ответить на все вопросы, как на нас обрушился шквал артогня. Содрогнулась землянка, через щели сыпалась земля, валился сбитый снарядами лесок, обваливалась траншея хода сообщения. Забежавший солдат сообщил, горит надетая на дымоход печурки для маскировки кем-то найденная большая, старая корчага из прутьев. Заметив в вечерней темноте горящую корчагу, немцы открыли и пулеметный огонь. Огненные цепи пуль шли вдоль хода сообщения, врывались в насыпь землянки. Один накат мог не выдержать прямого попадания снаряда. Предполагая, что фашисты предпринимают разведку с боем для захвата языка, в разгар обстрела мы были все в траншее обороны. Но там оказалось все спокойно. Огонь был сосредоточен только по нашей землянке. Мы удивлялись, почему? Однако по тревоге был поднят весь батальон. Артобстрел постепенно стал слабеть и прекратился, а ружейная перестрелка наоборот» набирала силу.
По приказу, весь состав батальона, в том числе командиры, всю ночь не уходили из траншеи. На утро, получая после похвалы взбучку от командира взвода, я среди первых узнал заключение командования об артналете. Оказывается, во всей этой большой ночной тревоге был повинен только один я! За что!? За проклятого, убитого мною фашиста? В штабе уже было известно о моей охоте. Как там определили, труп убитого фрица был обнаружен под вечер. По пулевой ране было установлено, что он убит снайпером с дерева от нашей землянки. Немцы решили разбить эту ель, а, возможно и землянку – они были рядом, и нанести нам взаимный урон. Спасибо просчитались, у нас потерь не было, уцелели землянка и дерево. Но зато мне перепало под завязку.
Лейтенант сказал: "Попади снаряд в землянку, за одного фашиста мы могли потерять десяток товарищей". Он строго предупредил, не устраивать засаду на дереве у землянки. Тогда я присмотрел в роще, что уходила в тыл от нашей обороны, более высокое дерево Думал ли о том; что вершина его будет на фоне неба? О том, что теперь меня ждут? Не помню, возможно, не думал.

За долго до рассвета я снова был на дереве. А потому, что наблюдению мог мешать впереди стоящий лес, забрался едва не на самую вершину, она пошатывалась, и сидеть было неприятно. Светало, чуть начала просматриваться траншея, лес не мешал, решил спуститься пониже. Но свист, визг рикошетивших пуль, ошеломил меня. Пулеметная очередь шла ниже. Свисали, падали сучья. От моего движения зашаталась вершина, я расстроился. Вверх некуда, вниз под пули, опасно. Ждать? Очередь должна пойти по мне. Только вниз, и пока не поздно! Под ногами обламываются слабые сучья, заламывает, мешает винтовка, цепляется лямка. Бросить ее – сломаю оптику, свалиться – высоко. Свист, визг, треск пуль уже кругом меня. Знал гад, что сам подлезу! Опомнился я только тогда, когда свалился на землю. Но не забыл и сейчас, как под очередью, отбитый пулей сук, за который я схватился, резко отвалился. Я едва успел схватиться снова за сук или ствол дерева. В таком положении остаться живым и невредимым, это случайность! Там у землянки, на ели, на близком расстоянии мне бы не миновать беды, так как там меня наверняка ждал снайпер. Снайперов, охотившихся с дерева, на передке называли кукушками, так я твердо решил не "куковать" и не выдвигаться одному на нейтралку, хотя это и заманчиво.

Был получен приказ товарища Ворошилова; снайперам действовать только в паре! Это было вызвано тем, что русские предатели-изменники, пробравшись в наши траншеи в форме русских офицеров, стали прикалывать занятых наблюдениями или ожидающих рассвета снайперов. Мне в напарники дали, проходившего со мною курсы, Колю Фролова. Хороший, спокойный, не трусливый паренек из Ивановской области7.

Нормы измятых сухариков и хлеба, как и всем, нам было недостаточно. Поэтому, уходя на левый фланг Мертищево за рощей в засаду, мы там, на поле, рвали колосья совсем недоспелой ржи, которая плохо выминалась, на обочине собирали щавель, в лесочке стреляли маленьких птичек и, если оставались кусочки мяса, скапливали его, и раза три за все время варили щавелевый, ржаной суп. Тогда и он казался очень вкусным.

Когда окончились курсы снайперов, был сбор, проводил его прибывший стройный, смуглый комиссар. Он поведал о том, что фашисты наглеют. Снайперы не дают высунуться. Через усилители ведут агитацию. В своей обороне ходят в открытую, вплоть до того, что оправляются в насмешку – садятся в нашу сторону. На нейтралке из больших берез выставили транспарант: "Переходи к нам". Но я тогда знал еще больше. Было это на левом фланге Мертищево. Наши тоже устроили такой призыв-транспарант, только из красного материала. Немцы хотели разбить его из орудий, но не смогли. У своей траншеи на нейтралке они что-то строили, может быть, ДЗОТ, и ходили в открытую. Я им не давал покоя. Стрелял с большой точностью, но на таком большом, в километр, расстоянии, подбить не мог. От свиста пуль они разбегались, но убитых  не замечал.

Транспарант и агитация, к нашему стыду, не были напрасными, об этом комиссар не вспоминал, о чем я расскажу отдельно. Он (комиссар) призывал нас бить фашистов так, что бы они боялись высовывать носы. Засекать амбразуры огневых точек, подавлять их, если будет нужна помощь, вызывать ПТР [противотанковое ружье] или артиллерию. Мы с Колей заметили несколько таких точек, но они были под маскировкой и не доступны для уничтожения. Вызвали ПТР, тоже без пользы. Тогда командиры вызвали "катюшу". Было приказано: нам устроить засаду на левом фланге, а "катюше" вести огонь с правого фланга Мертищево к левому. Первый снаряд оставил неприятное впечатление, он упал едва не в нашу траншею, подняв столб белого огня 6-10 м. Остальные снаряды падали по цели. Скоро против нас из траншеи врага чуть не разом повалил дым. Он выходил маленькими клубками, только из ртов немцев. Их было до двадцати. А на сколько часто вылетали эти дымки, можно было безошибочно судить о самочувствии фашистов. Они очень боялись снарядов "катюши".

Напряженно ждем разрядки. И вот первый фриц, выкинувшись из траншеи, кинулся не прямо, а вкось от нас. Я выстрелил, но неудачно, падая, немец, как нам показалось, что-то крикнул. Из-за куста, похоже что смородины, выскочили к нему еще двое, они схватили его за руки и с большой скоростью поволокли за куст влево. На такой скорости наши выстрелы были напрасными, а можно было и спарить.
В азарте, забыв о маскировке, бронебойно-зажигательными, что принесли разведчики с нейтралки в гнилом кошельке, мы снесли почти весь куст, но там, видимо, было укрытие.
Зачем мы столько стреляли впустую? Не будь снайперы напуганы обстрелом, они могли бы засечь и уничтожить нас.
Обстреляв до половины боевое охранение, "катюша" смолкла. Зная, что их ожидало, не показывались больше и фашисты. А жаль. Отступая с нашей территории, немцы увозили все до мелочи, до детских носок, как было установлено нами в разведке. Остальное жгли все, что могло гореть. В основном уцелели только кирпичные печи. Из деревушек случайно уцелели лишь те, в которые враг, отступая под натиском наших войск, не успел завернуть, те есть миновал их. Ну а здесь, против Мертищево, за своей обороной, он пока оставил деревушку с ее жителями (или пригнанными в нее людьми), конечно женщинами. Каждое утро, находясь в засаде, и до позднего вечера, мы слышали мычание коров, блеяние коз и пение петухов. Иногда это вызывало душевную боль, тоску по родине и гражданке. С какой целью у передовой была оставлена деревушка и ее жители? Не знаю. Может как место для отдыха или как подсобное хозяйство для питания армии, не привезли же курицу из Германии, а может, и для агитационных целей. По-моему для того и другого.

Как-то Троицу фашисты справляли по-фронтовому, не на шутку. Вечером до поздна громко пели песни или играла радиола на их языке. Играла гармошка, не губная, а настоящая, слышались какие-то выкрики, визг, иногда кудахтали курицы и испуганно лаяла собачонка. Мы, слушая это, несколько даже задержались. В вечерней тишине все это казалось так близко.
На утро мы с Колей снова в засаде, там же на левом фланге, в общей маскированной ячейке. Начало светать и появились наши разведчики. У многих бинокли. Как мы узнали, пришли они изучить рельеф местности, для предстоящего выхода за языком. Некоторые интересовались нашей охотой, а нам не до них – должен рассеяться туман. Но туман не рассеялся, а как-то вдруг приподнялся.
– Немцы! – сказал Коля.
Действительно из кустарника вышла целая группа, семь человек. Они спешат, идут в Мертищево, в охранение. Прогуляли, шакалы! Все разведчики схватились за бинокли, у кого нет, видят без них. Некоторые подбегают к нам, шепотом, как бы боясь спугнуть, просят: "Стреляйте! Стреляйте!". Но мы знаем – рано, могут вернуться в кустарник. Вот они на ровном лугу идут свободно строем, как в тылу. Действительно обнаглели! До боевого охранения им метров 200 – успеем! Хотелось бы спарить, но идут в ряд – не получится. Выстреливаем почти в раз, двое падают. Остальные, как спортсмены по команде, кидаются в полную силу. Им нет времени делать зигзаги-виражи, чтобы сойти с прицела, но, согнувшись в беге, они стали в половину ниже. Треплются плащ-палатки выше спин, как на хорошем ветру. Фрицы похожи сейчас на бешено летящих птиц. Мы ведем спешный, поэтому не точный огонь. Падает еще один. Задерживает перезарядка, как бы не допустить их до траншеи? Падает второй. Поняли идолы, что дела плохие, они кидаются короткими перебежками, не даются взять на прицел. Но падают еще двое. Совсем близко, но никак не удается сбить последнего. Стреляю, мимо. Вот он, кажется, вскочил на бруствер, что бы прыгнуть в траншею, но выстрел Коли был удачным, на животе фашиста вспышка, клубок дыма, он, взмахнув руками, падает на спину. "Вот вам последняя Троица!" – подумалось мне. Еще семь березовых крестов с касками пополнят кладбище врагов. При наступлении друзья сбивают их с большой ненавистью, как напоминание фашизма. А большие общие кресты из толстых, по 6-7 метров берез, изрубят на дрова артиллеристы, им время хватит. Поэтому мы их и называли трофейщиками.

Мы переводим дух, устали. Подбегают разведчики.
– Молодцы! – хвалят нас. Мы довольны. Ведь редко кому из рядовых, даже в пехоте, приходится видеть так наяву свою жертву. Не хвастаясь, скажу, это доступно только снайперам.
– Почему фриц задымился? – спрашиваю Колю.
– А я его бронебойно-зажигательной и, видимо, в ременную бляху попал. Да, это только так. Как по танку!

 

6 Вётошь – старая прошлогодняя трава
7Мы переписываемся и сейчас. Он тоже был ранен на фронте: разбито плечо, выбит глаз.

Тунгокочен, март 1998 г.

Алексей Васильевич Балакшин, 1990
Январь 1990. Тунгокочен, Читинская область

Об авторе:
Балакшин Алексей Васильевич
, рядовой, пехотинец, радист, снайпер.
Воевал на Центральном фронте с 21 февраля 1943
(г. Волоколамск, Московская область) по ноябрь 1943 (г. Орша, Белоруссия).
После тяжелого ранения демобилизован. Инвалид Отечественной войны.
Награждён медалью «За Отвагу», медалью «За Победу над Германией»,
«Орденом Отечественной войны I степени»

Краткая биография
и стихи А.В. Балакшина, посвященные Великой Отечественной войне

Источник: архив А.П. Коваля

 

© Александр Коваль
2004-2016

Главная • Карта сайта