Несколько лет назад инженеры, взяв чертежи различных конструкций Леонардо да Винчи, решили построить по ним машины. Так, рожденные в веке пятнадцатом, пришли в век двадцатый вертолет и планер, первый самодвижущийся экипаж с пружинным механизмом и парашют и выдвижная пожарная лестница.
|
Страшное наводнение обрушилось на Флоренцию. Стали думать, как избежать затопления в будущем, и тут нашли проект Леонардо, проект защиты города от будущих наводнений,— подарок из века пятнадцатого веку двадцатому...
В разные годы я прочитал разные книги о Леонардо, видел его картины в музеях Ленинграда, Лондона и Парижа. И всякий раз, читая эти книги и глядя на эти картины, думал о необыкновенном, фантастическом и, очевидно, единственном исключении, которое сделала природа для рода человеческого. Ей словно наскучила бесконечность обыденных характеров. Ее не удовлетворяли даже умы исключительной силы, отдавшие свой гений живописи или механике, музыке или ратному искусству.
Она захотела соединить все эти таланты в одном человеке, наделив его одного таким разнообразием совершенств, каких хватило бы на добрый десяток людей, наверняка бы вошедших в историю прогресса.
Необыкновенно красивый человек античного сложения, участник всех состязаний и турниров, прекрасный пловец, фехтовальщик, искуснейший всадник, шутник, острослов и блестящий рассказчик, эрудит-оратор, любезнейший кавалер, танцор, певец, поэт, музыкант и конструктор музыкальных инструментов, гениальный художник и теоретик искусства, математик, механик, астроном, геолог, ботаник, анатом, физиолог, военный инженер, мыслитель-материалист, далеко обогнавший свое время,— весь этот спектр сконцентрировался линзой эпохи Возрождения, породив какое-то почти волшебное празднество духовной расточительности, которое едва ли отмечается в календаре человечества чаще, чем один раз в тысячу лет. Это случилось 15 апреля 1452 года. У простой крестьянки, юной красавицы Катарины родился сын Леонардо.
|
Его мать скоро умерла, и отец — флорентийский нотариус Пьеро да Винчи — взял незаконнорожденного сына в свой дом. У него было три мачехи, две последние— почти одногодки с Леонардо,— и все любили его и баловали, так что сердце его не зачерствело без нежности, необходимой человеку хотя бы в детстве. В 14 лет стал он учеником великого тосканца Вероккио — скульптора и живописца, а в 20 лет был провозглашен «мастером», и действительно был уже мастером, неподражаемым и самобытным живописцем.
Он работает всю жизнь и, очевидно, не представляет себе состояния, которое мы в быту называем отдыхом и покоем. Отдых для него лишь смена рода деятельности. Он творит всегда и везде. Когда его упрекали за то, что он долго не кончает «Тайную вечерю», он говорил, что упреки напрасны, что он занят только этой работой.
— Да, но монахи говорят, что ты целыми днями не бываешь у картины,— возразил миланский герцог.
— Ваше высочество знает,— ответил Леонардо,— что мне осталось написать только голову Иуды, который был, как известно всему миру, величайшим канальей. Следовательно, необходимо дать ему физиономию, вполне соответствующую столь чудовищной подлости. Поэтому в течение года, а может быть и более, я ежедневно, утром и вечером, хожу в Боргетто, где, как известно вашему высочеству, живут все мошенники и негодяи вашей столицы. Но до сих пор я еще не могу найти ни одного злодейского лица, достаточно меня удовлетворяющего. Как только я найду такое лицо, я кончу картину в один день...
Так он работал. Казалось бы, ему, избраннику судьбы, все давалось легко. Но нет, его всегда обуревают сомнения. Он делает десятки эскизов и набросков перед тем, как приняться за картину. «Если все кажется легким,— говорит он своим ученикам,— это безошибочно доказывает, что работник весьма мало искусен и что работа выше его разумения».
Невиданная динамика «Благовещения», удивительный ритм и эмоциональная щедрость «Тайной вечери», почти мистический секрет улыбки «Монны Лизы» создали Леонардо-художнику всемирную славу, неподвластную четырем векам. Они стали символами таланта, хотя у таланта нет символов, и эталонами искусства, хотя у искусства не может быть эталонов. Его картины знают все. Но не все знают, что лишь копии и восторженные свидетельства пораженных современников остались нам от других работ его, очевидно, теперь уже навсегда утерянных.
Юношей он собрал в ящик жуков, кузнечиков, змей, мышей, ящериц и, глядя на них, нарисовал фантастическое чудовище, столь ужасное, что отец его, войдя в комнату, где в лучах яркого солнца стояла картина, обратился в бегство. Этой картины нет.
Историк искусства Вазари рассказывает о великолепном картоне «Грехопадение Адама и Евы», отмечая: «...никто не достиг подобного совершенства». Картон исчез.
Около трех лет работает художник над эскизом полотна, которое должно было украсить большой зал флорентийского совета. Право на это оспаривали два титана: 52-летний Леонардо и 30-летний Микеланджело. Современники не могли дать предпочтение ни одной из них. И обе не дошли до нас.
Потеряны портреты короля Франсиска I и Королевы Клавдии, потеряна рукопись «Что предпочтительнее: скульптура или живопись?» Погибли десятки рисунков. Погибла, расстрелянная гасконскими арбалетчиками, модель конной статуи миланского герцога Франческо Сфорцы, над которой Леонардо работал. 16 лет! Ее воспевали поэты, люди со всей Италии приходили в Милан, чтобы увидеть это чудо...
|
Почему я пишу об утраченных картинах и скульптурах? Леонардо ставил живопись выше всех других своих занятий и к концу своей жизни почитался более всего как великий художник. И если в этом наследии его такие гигантские потери, то как же велики они в сфере научного и технического творчества!
Но и при этом справедливом допущении, как невероятно много сделал этот человек в мире науки и техники. Иногда он составлял математические пометки на полях рукописей, на клочках, рисовал чертежи, не заботясь о том, как, например, будут ломать себе головы потомки над рисунком барки, о которой лишь мельком сказано, что она способна плыть против ветра.
Может быть, он опередил Фултона1 с его пароходом,— мы просто не знаем этого. Но мы знаем, что за 40 лет до Коперника он написал трактат о вращении Земли, за три века до Лавуазье говорил о «жизненном воздухе», который мы называем кислородом, почти на 100 лет обогнал он Кардано, изобретателя камеры-обскуры2, на 300 лет — Соссюра, изобретателя гигрометра3
. Он стоит на пороге начал гигростатики, открытых Паскалем, шаг отделяет его от телескопа Галилея.
Леонардо да Винчи ввел в математике знаки плюс и минус; бросая камни в воду, объяснил распространение звуковых волн; начертил со слов Америго Веспуччи первую карту Нового Света и высказал предположение, что «белый цвет есть причина всех цветов».
|
|
Если говорить по большому счету, дело даже не в количестве сделанных им открытий, и не в том даже, что многие из них (геликоптер, например) далеко обогнали свое время. Леонардо да Винчи в науке — это зарождение эпохи опыта, эпохи, и ныне царствующей в исследованиях и проникшей в современные области науки, еще не существовавшие во времена великого итальянца.
Все окружающее было для него гигантской лабораторией, где исследовались мысль и чувство. «Одна только природа наставница высших умов»,— пишет он. А в другой раз отмечает: «Истолкователем природы является опыт. Он не обманывает никогда. Наше суждение иногда обманывается, потому что ожидает результатов, не подтверждаемых опытом. Надо производить опыты, изменяя обстоятельства, пока не извлечем из них общих правил; потому что опыт доставляет истинные правила. Но к чему служат правила? — спросите вы. Я отвечу, что они, в свою очередь, направляют наши исследования в природе и наши работы в области искусства. Они предостерегают нас от злоупотреблений и от недостаточных результатов».
В этих словах — целая научная программа, сохранившая всю свою ценность и по сей день.
Этот человек всю жизнь был зависим от сиятельных меценатов. У него были верные друзья и заклятые враги. Но даже здесь судьба сделала редчайшее исключение: у великого Леонардо были великие враги. Микеланджело, презрительно морща свой поломанный нос, утверждал, что его служанка разбирается в живописи и в скульптуре лучше, чем этот «миланский скрипач».
|
Прозвище лишь подчеркивало многогранность Леонардо: он действительно был выдающимся музыкантом своего времени, любимцем пиров и карнавалов. Да, он был увлекающимся, даже несколько разбросанным, «разрывающимся на части», веселым балагуром, то пугающим своих друзей живой ящерицей с пришитыми кожаными крыльями, то потешающим толпу механическим львом. Некоторые биографы порицают его за это. Но ведь это несправедливо, потому что он любил не искусство и не науку, а жизнь. Ее видел он в новом механизме, и в прекрасном лице женщины, и в многоцветье радуги.
Он умирал весной 1519 года на чужбине, во французском городке Амбуазе. Рядом сидел король Франциск I, и больной старик, обращаясь к нему, просил прощения у Бога и людей за то, что он сделал так мало в своей жизни.
Могилу его потеряли еще в XVII веке и, если бы не искусствовед Арсен Гуссе, возможно, никогда и не нашли бы. Вместе с садовником древнего королевского замка он перекопал много земли, прежде чем наткнулся на высоколобный череп, в котором еще сохранились зубы. Рядом Гуссе нашел камень с полустертыми буквами INC. Потом два других камня. На одном можно было прочесть: DUS, на другом LEO. Тогда он понял, что когда-то на плите было написано: LEONARDUS VINOUS, — имя человека, череп которого он держал в руках.
1 Фултон Роберт (14 ноября 1765 года — 24 февраля 1815 года) — американский изобретатель,
создатель первого практически пригодного парохода (1807).
2 Камера обскура — закрытый ящик, в передней стенке которого есть небольшое отверстие для прохождения лучей света, дающих на противоположной стенке обратное изображение предмета. Принцип этой камеры используется в фотографии.
3 Гигрометр — прибор для определения влажности воздуха.
источник:
Голованов Я.К. "Этюды об ученых ". М., "Молодая гвардия "
1970. (выделено АК)