А.В. Балакшин

Память

8. Поляк

1. От Волоколамска [первый бой]
2. Наступление
3. В разведке
4. Санитары
5. В крепости
6. Фронт в огне
7. У Брянского леса
8. Поляк
9. Снайперы в обороне Мертищево
10. Связка немецкой разведки
11. Роща
12. Высота смерти
13. Противотанковый ров
14. Ранение

 

Появились леса. В коротенькие часы боевого затишья, они напоминали мне родные места, хуторок у реки Нижней Тунгуски, где вырос и имел прирожденную страсть к охоте с самого детства. Леса были нашей жизнью-стихией. Фашисты же, наоборот, боялись леса как огня. Попавший в их оборону лес они валили в разные стороны, создавая этим непроходимые завалы, которые плотно, хитро минировали и для атак они становились недоступными. При отступлении все лесные проселочные дороги они держали под постоянным шрапнельным огнем. Шрапнель – это снаряд со множеством пуль или осколков, взрывающихся над дорогой на нужной для поражения высоте, с большим клубом черного дыма. Среди лесов фрицы не задерживались, так как боялись не только нас, но и засад партизан.

Как-то обошли мы стороной пристрелянный участок дороги, и вышли на него снова. На расстоянии километров пяти она так была усеяна листовками-пропусками, что не было места для ступни, что бы миновать их. Посмеялись мы с командиром взвода над щедростью немцев, пропусков хватило бы на несколько дивизий, для каждого солдата. Но они предназначались не нам, а молодым воинам-сибирякам, видимо сибирской добровольческой армии, которая шла где-то рядом.

В пропусках значилось: "Молодые воины-сибиряки, пожалейте себя, отцов, матерей, братьев, сестер. Голодные и холодные они ждут вас домой. Хватит крови, бросайте оружие, переходите на сторону немецкой армии". Не добавили только что "чистокровной, непобедимой". Дальше значился порядок сдачи: рисунок винтовки, воткнутой штыком в землю или словами "Сталин капут!". Не указано было только того, что было в пропусках для нас: "не забудьте захватить котелок и ложку". И это дословно, что нас очень смешило. Интересно, призывают сдаваться, а сами удирают, впору бегом догоняй. В обороне они забрасывали с самолетов и брошюры – чистые, красивые, отделанные глянцем повествования о том, как живет рабочий Германии. Помню, мужчина вроде читает газету, красивая женщина – купает ребенка, стол полностью уставлен всевозможными яствами-закусками, на котором едва хватило места для парящегося, кипящего самовара.

Как только мы показались из леса к концу деревушки, по нам застрочил автомат, мы кинулись врассыпную залегли в цепь, и открыли огонь. Но несколько впереди нас, с правого фланга, захлопали выстрелы наших соседей, и автомат смолк. С другом на пару мы кинулись к постройкам и оказались у сарая с развалившейся стенкой. Товарищ, высунувшийся из-за угла вперед меня, резко шагнул обратно и выдернул с ремня гранату.
– Фриц! – прошептал он.

Я взглянул в широкую щель стенки и совсем близко увидел в сенцах дома фашиста. Друг выдернул чеку, кинул гранату и вместе с собою повалил меня на землю. Взрыв, и мы, готовые к бою, кинулись к хатке. В сенцах на проводе от наушников и горлофона висел почти намертво сраженный немец-радист, голова его не касалась пола, а тело еще чуть вздрагивало. На столе из досок, прибитых к стенкам, стояла радиостанция с ключом зуммера. В открытую дверь очень маленького домика кинулся напарник, а я, зная в гражданке от друга Безруких работу на ключе, задержался у рации. Верхний угол ее корпуса, видимо из пластика, был сколот осколками, а через него были видны трех– и четырехугольные лампы накаливания в притирку спрессованные в корпусе. Задерживаться мы не могли и, довольные удачно проведенной операцией, мы подались дальше. Радист, приглушенный широкими наушниками, а может и срочным шумом переговоров, не ожидал, не слышал нас и... получил за беспечность.

В разговоре на ходу друг поведал мне о том, что в домишке, в сундуке, обитом полосками жести, (который и я видел) вместо трофеев в виде чего-нибудь съестного, едва успел прижать за нос комнатную собачку. Я так пожалел, что он ее не выпустил полюбоваться, посчитав забавой радиста. Позднее выяснилось, что собачка была заминированной. Не дай Бог, будь это со мною, я бы не подумал о мине и как охотник, любитель собак, уверен, освободил бы ее и...

Деревенька была старенькая, с беспорядочно, реденько разбросанными постройками. Справа и слева от одной постройки к другой, как и мы, в поисках чем-нибудь поживиться, ходили наши солдаты. Мы шли подле длинного склада и, как только подошли к широкому проему для ворот, как на другой стороне постройки, на настиле, увидели сидевшего в кальсонах, что-то быстро распутывающего в руках фрица. От неожиданности мы даже опешили, но, вздергивая на взвод винтовки, выкрикнув: "Руки!" – кинулись к нему. Тот, вскочив, прикрывая одной рукой с одеждой перед, подняв вторую, быстро зачастил; "Я полак, я полак". В спешке он даже не додумался или не успел сдернуть пилотку и, похоже, офицерский китель. Только русский говор спас этого негодяя. Мы ощупали его, оружия не оказалось, где-то выбросил, и приказали одеться, надернув брюки и сапоги, перед нами предстал полный, среднего роста, натуральный фашист! На ломаном, но понятном языке он объяснил, что хотел сдаться русским, а что бы его не убили, как немца, хотел переодеться в гражданскую одежду, но... не успел. Не плохо отделался, а может, тоже были руки в крови. Небось не сдался, когда наши отступали.

После стало известно, что из таких набирается польская армия, для освобождения Польши. А может, где-то и заменил в могиле нашего солдата.
Мы нашли командира отделения, потом взводного, доложили об убитом радисте, об оставленной в сундуке собачке, которая могла быть заминированной. Сдали поляка, может даже за все это не получив и благодарности. Ну что ж, это наша работа, служба, обязанность. Позднее мы видели этого поляка. Потерявший страх, он, весело разговаривая с нашими солдатом, быстро шел в тыл.

В деревушке мы задержались. Здесь, в одной из хат, не оштукатуренные стенки были сплошь обитые немецкими газетами. На одной из них была оформлена карикатура: из-за крутой горки на половину показался немецкий танк "Тигр". А от него под гору, с большим усердием удирает т. Сталин. Он был так точно оформлен, что мы не нашли ни малейшего изъяна. Те же, под вид кирзовых, сапоги, брюки, китель. Те же черты лица, усы, только что без трубки. Может, хотели показать, что тут ему было не до нее. Можно было подумать, что он сфотографирован с натуры, а не позировал художнику.
Надо же, шакалы!

 

Тунгокочен, март 1998 г.

Алексей Васильевич Балакшин, 1990
Январь 1990. Тунгокочен, Читинская область

Об авторе:
Балакшин Алексей Васильевич
, рядовой, пехотинец, радист, снайпер.
Воевал на Центральном фронте с 21 февраля 1943
(г. Волоколамск, Московская область) по ноябрь 1943 (г. Орша, Белоруссия).
После тяжелого ранения демобилизован. Инвалид Отечественной войны.
Награждён медалью «За Отвагу», медалью «За Победу над Германией»,
«Орденом Отечественной войны I степени»

Краткая биография
и стихи А.В. Балакшина, посвященные Великой Отечественной войне

Источник: архив А.П. Коваля

 

© Александр Коваль
2004-2016

Главная • Карта сайта