А.В. Балакшин Память 7. У Брянского леса

1. От Волоколамска [первый бой] 2. Наступление 3. В разведке 4. Санитары 5. В крепости 6. Фронт в огне 7. У Брянского леса 8. Поляк 9. Снайперы в обороне Мертищево 10. Связка немецкой разведки 11. Роща 12. Высота смерти 13. Противотанковый ров 14. Ранение

 

Давно не вижу не только близких земляков, но и старых знакомых из роты, прибывших вместе со мной на фронт. Где они теперь? Уверен, не ошибусь, если скажу, что раненые – в госпиталях, а убитые – в братских могилах – пусть пухом будет им земля!

По-прежнему много потерь, добром не успеешь приглядеть, подобрать надежного друга для пары, а многих уж нет. Пожалуй, без хвастовства, по характеру я общительный, поэтому без труда находятся напарники. Но, смотришь, пристраивается к тебе кто-то из только что прибывших в пополнение, а уже вроде путаный. Труса не хочется. Может просто первый раз на фронте, не огляделся, не обстрелян или такой у него взгляд? А то трепачишка, баламут какой-то. Может выставится хочет, что смел, пока не нюхал пороху? Выспросить, познакомиться-то некогда. Или сильный молчун, да со звериным взглядом из-подо лба. Думаешь, ненароком, вместо фашиста, тебя прихватить не пожалеет. Правда и у меня взгляд не из приятных, но без зеркала-то я его не вижу – не страшно.

Был такой случай. Встретились на току по реке Лене нас две группы незнакомых ребят, закипел разговор, смех, а я стою, присматриваюсь к ним. Подходит один из незнакомых и спрашивает: "А ты что, парень, сердишься?". Хорошо друзья выручили: ''Не бойтесь, – говорят, – у него только взгляд такой, а душа простецкая – нашенская. Запомнилось это на всю жизнь. А иначе смотреть не мог, особенно в молодости. Видимо такой родился, в папашу.

Внешность обманчива, может все они, те солдаты, были хорошими людьми. Иногда смотришь на человека, как на картинку или красивого артиста, а узнаешь поближе, душу воротит: подхалим, двуличный, отвернись, так в спину харкнет, гад, да и только. Знал одного – сам темный, едва не черный, взгляд из-подо лба, суровый, наполовину нас старше был. Мы, молодые, боялись его, как зайцы. А когда поработали с ним, узнали – это был вежливый, ласковый, умный человек. Советовал, какую невесту выбрать. Простую, ласковую, бедную, верную, но..., всю жизнь вспоминаю.

Солдатское звание, вместо бойца, и погоны получили вместе с пополнением тоже почти на ходу. Пришивали после, кто когда, где мог. Было немножко интересно – вместо бойца – солдат! Последнее звучит вроде бы весомее. Но разбираться в этом не удалось. Говорят, хоть горшком назови, только в печь не сади. Сначала в званиях по лычкам и звездам путались, а после привыкли. Привыкают же "и смерть носить за плечами".

Кличка "Снайпер", еще с Мальты, за хорошую стрельбу, так и осталась за мною. Вот уже нет и знакомых, а она передается от пополнения к пополнению. Может она и привлекает ко мне в напарники. Звание, конечно, не совсем заслуженное, но оно, как считали на передке, на голову выше рядового. Да и меня устраивала одна кличка "Снайпер", чем "Эй, ты!" или "товарищ боец", относящаяся ко всем. Вот и новый командир отделения – младший сержант Колобов Саша – только со школы, чтобы иметь напарника, сказал мне: "Слушай Снайпер, будь, на всякий случай, моим заместителем". Я показал как на друга, молодечка из татар – славного, общительного, смелого парня. Жаль, даже настоящего имени не помню, пусть простит. Ненадолго назовем его русским именем "Федей". Как-то сразу с пополнения, случайно, пригодился рядом в атаке, да так от меня и не отставал, жаль, погиб тоже. Теперь нас была не пара, тройня.

Образовался наст. Идем быстро, поля перемежаются перелесками. Разведки не видно, Не встречаются пепелища, а вместе с ними и заслоны. Перед нами по фронту гряда мелкого березняка. Команда: "Огонь!". Как говорили, "прочесать лес". Прочесали, как всякое подозрительное место, что бы не попасть в засаду. Тихо. Как только вошли в березняк, показались просветы, а затем небольшое болотце. За ним поляна, через которую из болота уходит лощина. За ней высокий забор-огород, параллельно они уходят в сосновый лесок.

А вот и разведка. Она появилась как всегда неожиданно, справа от нас. Пока мы подошли к крутому, низкому склону болотца, она была уже на середине его, плотной группой, за 20-30 метров от нас. В этот-то несчастный момент с другой стороны болота из лощины и сыпанул град автоматных пуль. В какое-то мгновение разведчики, человек 12 были изрешечены, срезаны в полном смысле этого слова. Мы упали рядом с Колобовым. В тот же момент огонь был перенесен на нас – пехоту. Выразить словами этот кошмар, невозможно. Этот густой ливневой град пуль осыпал нас кругом. Трескотня автоматов и звук ударяющих о мерзлый березняк пуль, слились воедино. Я прикрываю голову ложем, но разве это защита? Не знаю, что делать, а граду пуль нет конца. Повертываю лицо влево, чтобы плотнее прижать голову к снегу. Рядом с лицом в сантиметрах в 20 от него пуля срезала тонкую березку, В тот же момент от рядом стоящей потолще отбило кору и ударило ею в лицо. Вот она смерть, рядом! Теперь какой-нибудь идол может сказать: "Это неправда!".

Саша резко крутанулся ко мне. Кричу: "Жив?".
– Обожгло, – отвечает он. Я не понял, как обожгло? Затем он снова развернулся или только дрогнул и задел меня, я не видел, а почувствовал этот толчок. На второй мой вопрос-крик, он уже не ответил. Чувствую, дело – крах! Слышу, кто-то крикнул: "Ура!". Да, это единственный выход – в атаку. Еще лежа кричу: "Ура!". Вскакиваю, и огонь прерывается. Как ошалелый, безумный, с криком ура, бегу подле разведчиков. Кроме далеко левее меня нескольких солдат нет никого! На белых халатах ребят пояса темной крови. Только перебежал болотце, как увидел, из лощины к огороду, по одиночке выскакивают фашисты и для отступления перелазят через огород. Падаю на колено, а со второго открываю огонь. От выстрела рядом, чуть сзади, я вздрогнул, оглянулся – Федя! Откуда?! Неужели это он закричал "Ура!"? Ведем огонь на пару. Многие успевают перебраться, но некоторые валятся обратно. Всего их было человек 25. Близко, это метров 100, можно бы бить без промаха, но спешка, перенесенный кошмар, брали свое, руки тряслись от пережитого, да и трудно успеть точно взять на прицел. Все! За огородом рядом соснячок – он уходит вправо, только туда могут податься наши враги. Уходили они без прикрытия, видимо опростали все свои рожки-магазины.

Едва свертываю папиросу, закуриваю, трясет все тело. Спрашиваю Федю: "Откуда взялся?". "Бёг за тобой", – отвечает он. "А где был за болотом?". "За вами". Подумал спросить, как уцелел, но не спросил, ведь я тоже остался жив. А может, угадал упасть в какую-то ямку, в общем, как говорят в таких случаях, "в рубашке родились". И, пожалуй, лучшего ответа не придумаешь. Прочесывали лесок целым взводом, ротой, а теперь осталось раз-два солдата! Даже не верится, но это так! Может, засада была не только у нас, а может еще и рядом. Надо бы забежать посмотреть, сколько подбили, а фашистов, сдыхающих, пришибить. Но надо наперехват преследовать тех бандюг, которые ушли, пока они с пустыми рожками-магазинами. И мы кинулись не в мелкий лес, а как бы на перекос к нему вправо, среди крупных, редковато стоящих лип.

Куда спешили, кто гнал? Видимо, солдатский долг! Отбежали метров 250, как в конце подлеска показалась деревушка, а из нее по нам застрочил пулемет. Разрывные пули, ударяясь в крупные мерзлые липы, рвались и создавали впечатление, будто по нам стреляют со всех сторон. Почему бы нам не упасть за липы и не открыть ответный огонь? Но... как говорят, "русский задним умом крепок". А может, не успели об этом и подумать, как рядом бежавший Федя мешком свалился вперед, похоже, споткнулся. Пробежав еще метров пять, я оглянулся и, почувствовав неладное, кинулся обратно. Схватил Федю за плечо, чуть приподнял и увидел под его головой на снегу алый круг крови. "Федя! Федя! Друг!" – непроизвольно вырвалось у меня, его расслабленное тело было еще послушным, но он был мертв. Снайпер! подумалось мне, но тогда и мне не миновать бы его участи, надо же шальной пуле угодить точно в голову -лоб или лицо.

Пули по-прежнему пикали или, щелкая, рвались в деревьях. Почему бы мне не выхватить какие-нибудь Федины документы? Не пришло и в голову. Если бы знал, что останусь жив!
Задерживаться нельзя, я кинулся снова вперед. Где-то с правого конца деревни затрещал наш автомат, послышались винтовочные выстрелы, и пулемет смолк. Я остановился и только тогда почувствовал страшную усталость от всего пережитого.
Не стало больше моих напарников, хороших, смелых друзей – Саши Колобова и Феди. Не дождутся их семьи. Царство им небесное, если бы оно было. Какой же несчастный день? Из взвода, а может и роты, остаться одному. Поверит ли кто? Должны, обязаны поверить! Было и такое.

Из конца подлеска слева показалась одинокая фигура, человек шел тоже в деревню, по тому направлению, куда должны были пройти отступающие немцы. Я пошел на перехват, но плохо несли ноги, солдат опережал меня. Показалась дорога, по которой он шел. Когда я вышел на нее, он был на 29-30 метров впереди. Со спины солдат как солдат, как и все. Но что могло подсказать мне о том, что это был близкий земляк и чуть ли не дальний родственник, которого давно не видел, потерял и ни как не мог рассчитывать, что он жив и не ранен. Он придавался к нам из автоматной роты. Не знаю, о чем я мог думать, но как-то непроизвольно выкрикнул: "Мифодя!", Солдат обернулся и действительно оказался им. Может ли человек обладать каким-то незримым чувством? Наверное, иногда может. Мы кинулись навстречу, обхватились, расцеловались, не зная, что сказать – делать от такой радости.
– Жив?!
– Жив?!
В первую очередь расспросили о письмах, их ждал каждый, узнать, живые ли дома, как будто война была там, а не у нас. Может быть, далеко от родины сказывалась скука, хотя было не до нее. Писем мы не получали. Может быть, Мифодя и рассказал о том, что близкого земляка Сафьянникова Ивана Львовича, в каком-то батальоне или наших ротах, куда он придавался, убил снайпер, о том, что он тогда был рядом с ружьем ПТР [противотанковое ружье], и держал его на бруствере. С разговорами мы не заметили, как оказались в деревушке с одной улицей. На второй стороне этой улицы, были в ряд настроены много немецких культурно отделанных землянок, для отдыхающих "фрицев", в них, поискать съестное, заходили несколько появившихся солдат и случайно уцелевший (будучи вне группы), без маскхалата, старший сержант, командир взвода разведки, погибшей на болоте. Он подпарúлся к нам и рассказал о землянках. На груди его, под распахнутой шинелью, мы заметили орден Красной Звезды.

 Большая часть деревушки осталась позади. Смотрим, две женщины из-за дома машут нам руками, подзывая к себе. Мы повернули к ним, интересно было увидеть здесь, где проходит фронт, женщин.
– Вон, в том дому, – показывают они нам из-за угла, – через два дома, в обратном направлении, остались три немца: офицер и два солдата. Дом полностью выделялся от других на улице. Офицер, как сказали они, ранен. Солдаты садили его на коня, но он не повез его, или не мог ехать сам "фриц". Мы действительно видели за домом маленького, худющего, килатого⁵, карего конишку. Доброго коня немцы не могли оставить.
– А они может все раненые – добавили женщины.
Мы заключили так, что офицер ранен, а солдаты его, связные, сейчас как охрана. Эти шакалы могли быть только из засады – наши подранки. Не успели смыться, теперь деться им некуда, вот и хотели спрятаться до наступления ночи, пока более крупная засада не уничтожит наши войска у Брянского леса. Идем в открытую, надеясь, что фашисты сдадутся по первой команде. Дом, который мы только что проходили, с большим прирубом, под одну крышу. Дверной проем прируба без окосячки и дверей.
До дома оставалось 5-6 шагов, как из-под крыши хлестнула автоматная очередь (хорошо, что она была короткой), комья льда брызнули из-под наших ног. Опередил, гад, благо не мог прицелиться. Рывок, и мы у дверного проема. Разведчик справа, Мифодя за ним, я с левой стороны. Оказалось, что потолка в прирубе нет, а на вышку есть лесенка. 'Мы выдернули гранаты.
– Сдавайтесь! – крикнул разведчик и почти одновременно кинул в дверной проем гранату на вышку. Затем и моя граната взорвалась на вышке. В ответ – ни звука. Да, эти изверги не надеялись на пощаду, за только что не давно погибших наших товарищей – пехоту, разведку. Будь у них сейчас хотя бы одна граната, могли бы пришить и нас. А может, из-за разворотливости разведчика не успели? Я взглянул в дверной проем на вышку дома и заметил стелющийся по под крышей дым. Увидел дым и разведчик. Мы чуть отошли посмотреть на крышу – там тоже валил дым, а скоро появились и языки пламени.
– Горят! – сказал кто-то из нас.
– Пусть поджарятся за наших ребят, – ответил сержант.

Мы развернулись и пошли догонять батальон. Шли по дороге-большаку втроем, но разведчик, сказав; мне: "Сюда!", отвернул вправо, может быть сократить путь, зная направление по карте, а мы пошли дальше. Скоро дорога повернула на склон вправо, и мы увидели наши войска, идущие цепью по широкому, с километр, полю, к Брянскому, высокому как стена, темному лесу. Под горой, с которой мы спускались вправо, показались пять стареньких домиков. Дальше, с нашей горы в Брянский лес, уходит высокая железнодорожная насыпь. Мы спешим, что бы скорее догнать батальон, пока он не ушел в лес, и поискать, может, кто еще уцелел из роты.

Почти рысцой бежим к наполовину разваленному маленькому сарайчику, на левой окраине деревушки, но добежать не успели; там, где цепь войск подходила к Брянскому лесу, затрещали пулеметы и автоматы, а нас кругом обложили взрывы тяжелых снарядов. Мы упали, но только осыпались осколки снарядов, поднятые взрывами глыбы земли и наста, рывком подскочили к сарайчику и только прижались к его стенке, за снежный надув, как в тот же момент загрохотал вокруг нас второй, более плотный, налет.

Мне, повыше виска, в шапку, ударил осколок, из глаз как бы вылетели искры. Мифодя как ужаленный, схватился за бедро, но резко отдернул руки, из-под них упал и зашипел на снегу крупный осколок. Моего осколка не было видно, срикошетил, но, видимо был не меньшим. Надо же, только на двоих и столько снарядов! Здесь, кроме нас никого нет. Выходит, что некуда деть снаряды или не хотят увозить их. Но не били же они по цепи пехоты, видимо, чтобы не рассредоточить строй.
Артналет перенесен на деревушку, нам уже не страшно. А что творится у леса? По-прежнему строчат автоматы и пулеметы.

В первый момент под взрывами мы заметить не могли, а теперь? Люди падают, вскакивают, кидаются, кто куда, ползают, пытаются дойти в атаку как единственный в таких случаях выход, укрыться-то негде. Может, кто-то хотел бы окопаться, если сохранил лопатки, но ведь такой наст, да под таким шквальным огнем, как там у нас на болотце, а может и снег там мал, в мерзлую землю разве вроешься? Да! Тоже какой-то кошмар, страшная бойня! Этот неожиданный, зверский налет, из всех видов вооружения, из засады в Брянском лесу, длился не долго, а во что обошелся он нашей Армии?

Справа от железнодорожной насыпи и километров пять влево до поворота стены леса, на сколько мы могли видеть, была усыпана полосой-цепью наших погибших товарищей. Оттуда никто не ушел! На абсолютно чистом поле, со склоном к лесу, против автоматов и пулеметов, с винтовками уйти или победить было невозможно. Почти вся эта трагедия происходила на наших глазах, но как, чем мы могли помочь погибающим друзьям? Как это тяжко, жестоко и горько! Не помани нас женщины из-за тех трех фашистов, не миновать бы такой участи и нам. Для нас она могла наступить еще раньше, там, в деревушке или за болотцем. Сколько погибло воинов только за один день на нашем участке? Сотни? Нет, наверное, тысячи! Кто виновен в этом? Командование! Спешка, призыв не дать врагу закрепиться, наступление без разведки, дозора. Как это можно? Судить таких мало, надо бы расстреливать без суда, если сами-то остались живыми. Изучив стратегию и тактику нашего наступления, фашисты обдумали, спланировали, хорошо подготовили эту страшную бойню. При этом выбрав для нас большое беззащитное пространство, а для себя неуязвимое место. Они точно рассчитали – выровняли наш фронт, для подхода к Брянскому лесу, уничтожив при этом разведку там, где она, как у нас, чуть выдвигалась вперед, пропустив без сопротивления или придержав наши войска упорными боями, до подхода отстающих. И вот — результат!

Вечером, в одном из домиков без света, нас собралось из батальона, а может, из двух или со всего полка, семнадцать человек! Должен же кто-то остаться левее живыми, хотя бы из штабников. Но где наш штаб батальона, мы не знали.
Истерзанная событиями того дня, моя память мало что сберегла о последующих днях и восстановлении или формировании батальона.

После этой бойни остался жив и земляк Антипин М.И. Как он уцелел – был в санбате? Когда встретил, его лицо было нездоровым – похудевшим. После мы с Мясниковым Мифодей через комбата, от командира дивизии, а не полка, получили устную, по фамилиям, благодарность за сожженных фашистов. Значит, узнали об этом от разведчика.

Очень прошу, кто поездом будет проезжать из Москвы на Смоленск, подъезжая по высокой насыпи в склон к Брянскому лесу в Смоленской области, взгляните влево на широкое поле. Там должен быть памятник на большой братской могиле.

Поклонитесь ей. В ней покоятся наши товарищи и сродный брат Петя, погибшие за вашу счастливую жизнь.

 

Тунгокочен, март 1998 г.

Источник: архив А.П. Коваля

 

Главная • Карта сайта